Народный артист РСФСР (1973)
Заслуженный мастер спорта СССР (1947)
24-кратный чемпион СССР по теннису в одиночном, парном и смешанном разрядах
Абсолютный чемпион СССР
7-кратный обладатель Кубка СССР в составах команд Москвы и «Спартака»
15-кратный победитель Всесоюзных зимних соревнований в одиночном, парном и смешанном разрядах
Многократный победитель всесоюзных соревнований, чемпионатов ВЦСПС, Москвы, Ленинграда, Эстонии, ДСО «Локомотив» и «Спартак»
Сильнейший теннисист СССР (1944-46, 1951, 1953)
Кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» III степени (1995, за заслуги в развитии физической культуры и спорта и большой личный вклад в возрождение и становление спортивного общества «Спартак»)
Николай Озеров родился 11 декабря 1923 года в Москве.
Его отец - Николай Николаевич Озеров был известным оперным певцом, и выступал на сцене Большого театра, а мама Надежда Ивановна училась на театральном факультете Государственного института кинематографии, но из-за рождения двух сыновей вынуждена была оставить учебу. У Николая был старший брат Юрий, который родился в 1921 году, и позднее стал известным кинорежиссером.
Семья Озеровых жила на Старой Басманной улице в доме, который Озерову-старшему предоставила дирекция Большого театра, в котором он работал. По словам Николая Озерова-младшего, он с детства мечтал петь, как отец. Первое выступление четырехлетнего Николая состоялось на одном из домашних праздников, на котором он в парике и юбке, поглядывая на пирожки на столе, спел арию Джильды из оперы Джузеппе Верди «Риголетто». Но отличиться вокальными данными мальчику так, как папе, перед гостями не удалось. Николай Озеров позже вспоминал: «Первые впечатления детства: дом на Старой Басманной, отец - красивый, подтянутый, всегда чуточку торжественный, уезжает на спектакль в Большой театр. Возвращается радостный, возбужденный, с цветами. Мама, нежная и ласковая, с непременной сказкой перед сном бабушка. Отец был гостеприимным, в доме всегда много его друзей не только из Большого театра, но и из Художественного, писатели, художники, врачи, музыканты. Вечер. К родителям пришли в гости. Через полуоткрытую дверь видно, как отец водружает на стол старый дедовский самовар, пышноусый Новиков-Прибой шепчет что-то на ухо Неждановой. Рядом с мамой сидит дирижер Голованов. Поглаживает окладистую бороду молчаливый и суровый на вид Отто Юльевич Шмидт. Чай пьют степенно, с разговорами, не торопясь. Мы с братом Юрием с нетерпением ждем самого главного: начинается домашний концерт. Василий Иванович Качалов читает стихи, Иван Михайлович Москвин - смешные рассказы, отец с Неждановой под аккомпанемент Голованова поют различные дуэты. Пел и Леонид Витальевич Собинов...»
В детстве Николая Озерова вместе с братом родители часто брали в Большой театр. Но в отличие от своего старшего брата Николай был гораздо впечатлительнее. В эпизоде, когда отца, игравшего Садко, новгородцы прогоняли со сцены, мальчику было так обидно за папу, что он был готов расплакаться. А однажды, когда между сценами образовалась пауза, и погас свет, он закричал на весь зал: «Заснул режиссер, заснул!» После этой выходки родители некоторое время не рисковали брать мальчика в театр, опасаясь, что он снова что-нибудь натворит.
С девяти лет у Николая Озерова проявилась еще одна страсть – к спорту. Он стал играть в теннис, и тренировал его Василий Михайлович, который подготовил ряд известных спортсменов. Спарринг-партером Николая, как правило, был его брат Юрий, который подавал поначалу большие надежды, чем его младший брат. Вскоре Василий Михайлович разрешил Озеровым, кроме основных занятий с ним, посещать главный спортивный центр Загорянки - три теннисных корта для взрослых. На этой площадке Николай наблюдал, как играют взрослые, и играл сам. В результате к 12-ти годам он стал шестой ракеткой в детской команде Загорянки и начал успешно выступать в матчах на первенство Москвы. Он выиграл два матча, вышел в финал, где встретился с Семеном Белиц-Гейманом, и дважды победил его со счетом 6:3. Так, в 1935 году двенадцатилетний Николай Озеров впервые стал чемпионом Москвы по теннису среди мальчиков, а Семен стал главным соперником Озерова во всех крупнейших соревнованиях на протяжении всей его теннисной карьеры. После их первой игры в газете «Красный спорт» было напечатано, что стадион Юных пионеров выдвинул хорошую смену, и счастливый Николай показал родителям газету, где в числе многообещающих юных теннисистов, был упомянут и он.
В 1941 году Озеров поступил на актерский факультет ГИТИСа. После начала войны, осенью 1941 года, когда немцы подошли к столице, Николай был привлечен к участию в необычной акции, во время которой три теннисиста, оставшиеся во время войны в Москве, играли на стадионах друг с другом. Так спортсмены показывали, что столица готова выстоять в тяжелое для страны время. Встречи транслировались по радио на всю Москву, и за участие в этих матчах Озерову было присвоено звание мастера спорта, а также вручена продовольственная карточка научного работника. Николай Озеров позднее рассказывал: «Осенью 1941 года, когда мне не исполнилось и девятнадцати, я, как и все другие мальчишки, рвался на фронт. Но мне сказали – на фронте и без тебя обойдутся. Ты нужен здесь! Осталось нас тогда в Москве только трое теннисистов. И вот, чтобы враг видел, что советский народ не дрейфит, нас сажали на мотоцикл и перевозили с одного стадиона на другой, где мы проводили теннисные матчи… Матчи транслировались по радио на всю Москву. И, думаю, фашистские «стукачи», которые, наверняка, были в городе, докладывали фрицам, мол, что с этих сумасшедших возьмешь? Тут снаряды рвутся, а они знай, себе в теннис играют… Они ж, фрицы, не знали, что в их рядах находится чемпион Берлина по теннису штандартенфюрер Макс Штирлиц, он же советский разведчик Максим Максимович Исаев…»
В 1944 году, несмотря на свою молодость, Озеров был уже заслуженным мастером спорта, а 1946 году Николай Озеров успешно закончил ГИТИС, и получил направление во МХАТ, куда и был успешно зачислен после экзамена. В этом театре он прослужил впоследствии около 30 лет, сыграл более двадцати ролей, в том числе в спектаклях «Победители», «Офицеры флота», «Пиквикский клуб», «Синяя птица», «Школа злословия» и «Двенадцатая ночь». А кинодебютом Озерова стал фильм «Одиннадцать надежд», где комментатор снялся вместе с Анатолием Папановым.
В спорте одним теннисом успехи Николая Озерова не ограничивались. Параллельно он перепробовал другие виды спорта: лыжи и бокс, волейбол и легкую атлетику, ручной мяч и городки, баскетбол и коньки, научился плавать и кататься на велосипеде. При прыжках на лыжах с любого трамплина Николай всегда падал, и за это сверстники прозвали его «бесстрашным». Николай так же получил значок «Ворошиловский всадник». Его школьными друзьями были Юрий Матулевич-Ильичев, ставший впоследствии заслуженным тренером Советского Союза по боксу, и Виктор Душман — будущий чемпион страны и тренер по фехтованию. Озеров был неплохим футболистом и даже играл за дубль «Спартака» на позиции форварда. Как-то раз в Сочи Озеров позвал комментатора Владимира Перетурина и режиссера трансляции Яна Садекова на зарядку. Владимир Перетурин рассказывал: «Погода стояла великолепная, все мы ощущали прилив сил. И вдруг заметили на баскетбольной площадке группу молодых людей с мячом, каких-то научных работников. Тут же решили устроить футбольный матч. Я играл впереди, Садеков – в центре, Озеров, стоя сзади, выполнял функции не только вратаря, но и играющего тренера. В начале преимущество было на стороне соперников, но мы сумели обыграть их со счетом 7:1! Позже Озеров рассказывал об этой игре несметное количество раз – с непосредственным, поистине детским восторгом! Все подробно описывал: как стоял в воротах, как прыгал, как падал. Складывалось ощущение, что это был чуть ли не главный матч в его жизни!»
Но, конечно, в теннисе достижения Озерова были намного значительнее, чем в футболе. Николай попал в поле зрения известного французского специалиста, чемпиона мира Анри Коше — в Москве действовала его школа, в которой учились все известные впоследствии советские специалисты тенниса. Коше тогда сказал про Озерова: «Из этого толстяка выйдет толк». И не ошибся. Толк вышел — за теннисную карьеру Озеров собрал 170 чемпионских титулов, в том числе 45 — чемпиона СССР. Анна Дмитриева, сильнейшая теннисистка страны 70-х годов, рассказывала: «Как человек талантливый, Николай Николаевич в теннисе умел многое предугадать. Это был его главный козырь. Николай Николаевич ведь всегда страдал от лишнего веса, так что бегать за чужими мячами у него попросту не было сил. Озеров играл в активный теннис. У него были хороша первая подача – пушка и такой же зверский удар справа. Он под него забегал и с любой точки – весьма современно по нынешним меркам – все забивал. Это был человек, который создавал и разыгрывал разные творческие комбинации. Поэтому на теннисиста Озерова ходил зритель. Его игра была не мучительной работой, а творческим созиданием. Конечно, у Николая Николаевича были и слабые места. Удар слева – так вообще дырка. Зато он изящно использовал свои игроцкие козыри и побеждал. Помню, мы с ним играли «микст». И пару раз даже выиграли чемпионат Москвы. Но Озеров скорее сделал это для коллекции, потому что ему хотелось переиграть в «миксте» со всеми женщинами. Я была из последнего поколения тех женщин. Николай Николаевич все красиво обставлял. У него всегда была дама сердца. Помню, на тот момент это была красивая актриса. Озеров делал так, чтобы во время игры она сидела в углу корта. Сейчас бы такое, конечно, не разрешили. Но тогда это было нормально – в углу висело табло с указанием счета, и около него сидела актриса, которая страстно болела за Озерова».
Еще у многократного чемпиона СССР по теннису была знаменитая тюбетейка, в которой Озеров обожал играть. Он внушал с ее помощью зрителям и сопернику, что надев тюбетейку, берется за дело всерьез. Если во время игры что-то не получалось, Озеров со свирепым видом натягивал свою старую выцветшую тюбетейку и продолжал матч, устрашая соперников. Когда в августе 1953 года Озеров решил уйти из большого тенниса, руководство Комитета физкультуры не захотело отпускать перспективного спортсмена, Это было неудивительно, так как этому решению предшествовала прекрасная игра Озерова на чемпионате СССР в Киеве, где он выиграл золотые медали в трех разрядах. Но Озерову позвонил отец, лежавший в больнице: «Хватит, славу ты уже познал, займись делом! МХАТ, радио, телевидение». И несмотря на беспрецедентное давление чиновников от тенниса и руководства Комитета по физкультуре и спорту, Озеров сделал так, как советовал ему отец.
Спортивным комментатором Озеров стал в 1950 году. Причем произошло это совершенно случайно. Второй в эфире по значимости после Синявского спортивный голос - заслуженный мастер спорта по футболу Виктор Дубинин на сезон 1950 года был назначен старшим тренером московского «Динамо», и его должность комментатора была предложена Озерову. Прежде, чем выйти в эфир, Николай попробовал во время футбольного матча тихо наговаривать комментарии. Но ничего не получалось, и ему помог Вадим Святославович Синявский: «Пойдем, Коля, наверх, в кабину, будем из тебя делать комментатора». 29 августа 1950 года Озеров впервые провел самостоятельный репортаж о первом тайме футбольного матча «Динамо» - ЦДКА. После чего его отстранили на две недели от эфира в ожидании откликов слушателей. За это время на радио пришло 40 писем, и 37 из них содержали похвалу в адрес комментатора-дебютанта и Николай Озеров успешно начал свою карьеру комментатора, сделал впоследствии тысячи репортажей, многие из которых вел в самых разных и необычных условиях. Например, четвертый матч знаменитой суперсерии СССР - Канада в 1972 году Озеров комментировал во время Олимпиады в Мюнхене, видя происходящее на экране монитора, в то время, как инженеры трансляции старательно поддерживали «телемост» Ванкувер - Мюнхен - Москва. Однажды пролетая над Бермудским треугольником, Озеров провел импровизированный репортаж для пассажиров самолета, комментируя это событие из кабины пилотов. Во время зимней Олимпиады в Скво-Вэлли Москва из-за плохой связи не смогла принять звук, и на рассвете по американскому времени мирно спящий в гостинице Озеров был поднят «по тревоге», чтобы спросонок наговорить в телефонную трубку репортаж о лыжной гонке, которой он даже и не видел. Иногда случались и пикантные ситуации. Ведя послематчевый репортаж трансляции прощального матча Льва Яшина из подтрибунного помещения, Озеров окликнул одного из футболистов, и с ужасом обнаружил, что тот уже отметил событие. Озеров стал медленно отступать, в то время как нетрезвый футболист пытался отобрать у него микрофон, с трудом выговаривая: «Давай, скажу... А что сказать?» Охотно рассказывал подобные истории и сам Николай Озеров: «Зашел на Центральный телеграф, вижу: очень пожилой человек отходит от окошка «До востребования». Вглядываюсь: батюшки, это же Вячеслав Михайлович Молотов! Пенсионер, участник группы, которую назвали антипартийной, но для меня-то - личность историческая! Иду за ним. Думаю: если у него автомобиль, не подойду. Но если он пошагает пешком, предложу подвезти. Молотов явно автомобилем не располагает. Подхожу и говорю: «Вячеслав Михайлович, позвольте вас подвезти!» Молотов смотрит на меня: перед ним человек немолодой, неплохо одетый, вроде бы солидный. Соглашается. Садимся в мою машину, едем. Вдруг он мне говорит: А знаете, вы кажетесь мне знакомым. Мы где-то общались? Отвечаю: Нет, общаться не довелось. Но, может быть, вы слышали мои репортажи в эфире. Я спортивный комментатор Озеров. Николай Николаевич. Пауза. После чего Молотов заявляет: Дома скажу - не поверят: с самим Николаем Озеровым ехал!»
«Помню, в Стокгольме во время игры США и Чехословакии в стоявшего у бортика Озерова американцы попали шайбой, — рассказал журналист и комментатор Владимир Писаревский. — Шайба попала аккурат ниже спины. Когда пришли в гостиницу, Николай Николаевич продемонстрировал нам огромный синяк. Он даже сидеть не мог. Ходил по номеру в огромных трусах (за это мы его прозвали тогда «паруса») и приговаривал шутя: «Вот американцы — сволочи!» Легендой стала история, во время которой из уст Озерова в эфире прозвучала фраза «Такой хоккей нам не нужен!». Во время первого матча СССР и НХЛ в серии 1979 года была очень уж жесткая игра со стороны энхаэловцев: они били советских хоккеистов клюшками и зажимали у бортиков. После первого периода к Озерову подошел возмущенный председатель Спорткомитета СССР Сергей Павлов и сказал: «Что же это такое творится! Нам такой хоккей не нужен!» Озеров повторил эту фразу во втором и третьем периодах — и она стала знаменитой. Причем и сам Озеров за словом в карман не лез. Однажды в вестибюле шведской гостиницы Николая Николаевича увидел один американский миллионер. Развалившись на диване и смеясь, он стал показывать руками большие объемы фигуры Озерова и напевать гимн СССР. На что советский комментатор невозмутимо шепнул переводчице: «Передайте ему: гимн Советского Союза нужно исполнять стоя!»
Как-то раз Николай Озеров в эфире посетовал на постоянно ломающиеся клюшки отечественного производства, а председатель Гостелерадио СССР Сергей Лапин не пропускал ни одного спортивного репортажа Озерова. После этого комментатору позвонили и запретили критиковать клюшки с формулировкой: «Не смейте сеять пораженческие настроения среди советских людей!» Озеров так же очень любил комментировать хоккей, стоя у бортика. Он даже не задумывался о том, что можно получить серьезную травму. И когда он вел репортаж с матча ЦСКА – «Спартак» в полном зале, при сидевшем на трибуне Леониде Брежневе во время стычки на льду армеец Сергей Капустин проехался клюшкой по макушке Озерова. Хлынула кровь, репортаж пришлось остановить. Бригада медиков перебинтовывала Озерова, а микрофон перехватил комментатор Евгений Майоров. Но после перерыва Озеров вернулся на рабочее место: «Мы продолжаем наш репортаж!»
Об Озерове много рассказывали его друзья и ученики. Первые выпуски программы «Футбольное обозрение», которые Николай Озеров вел вместе с Владимиром Перетуриным, создавались с множеством технических сложностей. Приходилось вести программу из разных студий. Владимир Перетурин рассказывал: «Чтобы это не было заметно, наши начальники придумали купить двести футбольных мячей и разложить их сзади нас, как черепа на картине Верещагина. После каждой передачи дядя Коля с деловитым видом выхватывал из этой кучи два мяча и, словно извиняясь передо мной – «Вовочка, у меня дети!», – отправлялся домой. Была у нас студия на телевидении, которая работала всего раз в году. Когда Брежнев приезжал поздравлять советский народ с Новым годом. И вот записывается новогоднее поздравление, стоит толпа гримеров и прочий персонал. И здесь же председатель Гостелерадио Сергей Лапин. И вдруг Леонид Ильич говорит: «Слушай, Сергей, у тебя в последнее время совсем нечего смотреть, кроме хоккея, футбола и «Футбольного обозрения». – «Как, Леонид Ильич!» – изумился Лапин. – «А «От всей души» и программа «Время»? – «Это все херня! – отрубил Брежнев, зевая». Озеров кроме «Футбольного обозрения» так же вел программу «Голы, очки, секунды» вместе с Наумом Дымарским. Запись этой программы была в другом, новом здании, в котором Николай Николаевич довольно редко бывал. Там был очень длинный коридор с большим количеством кабинетов. Однажды за пять минут до эфира Озеров вдруг вскакивает и убегает. Оказалось – убежал в поисках туалета. Найдя в коридоре только кабинку с буквой «Ж», заскочил туда, а там – визги, крики! Николай Николаевич только развел руками: «Извините, девушки, это жизнь!» Аркадий Ратнер вспоминал, как после пражской весны 1968 года Озерову категорически запретили во время трансляций употреблять военную терминологию: «Чтобы не попасть впросак, он выписал на бумагу метровыми буквами свои самые ходовые штампы: «Выстрелил по воротам», «прицелился в дальний угол»… И беспокоился, чтобы, не сказать в эфире лишнего.
«У дяди Коли был зверский аппетит, – так же вспоминал об Озерове Владимир Перетурин. – Как сейчас помню: 1982 год, чемпионат мира по футболу в Испании. Все комментаторы сначала работали в разных городах – Севилье, Барселоне. А к финалу собрались вместе. Финальный матч должен был вести Озеров. В гостинице он жил в одном номере с Котэ Махарадзе. Время было тяжелое, денег платили мало, и еду мы на турниры всегда привозили с собой из Москвы. У меня одного было аж 15 банок сосисок! Так вот, в последний день я накрываю на стол. Плитки шоколада, печенье, маринованные огурцы и помидоры, какие-то фрукты. Сам я на кухне доваривал бульон. Озеров с Махарадзе в это время уже сидели за столом и все поглощали. Когда я налил им бульон, они запили им съеденное со словами: «Очень хорошо! Ну все, встречаемся в пять, выезжаем на финал». Ближе к пяти я постучал к ним в номер. Долго никто не открывал, и тут на пороге появляется Махарадзе с воплем: «Чем ты нас накормил! Мы из туалета не вылезаем!». Я еле сдержал тогда хохот. Смог только выговорить: «А вы чего хотели? Скажите спасибо, что это случилось до финала, а не во время него!»
Наум Дымарский вспоминал, как ездил отдыхать с Озеровым в сочинский санаторий: «Коля твердо решил, что сядет на диету. Сказал всем, что будет пить только кефир. Вот и ставили ему на стол по нескольку бутылок кефира. Но Озерова же все обожали. И однажды прямо на моих глазах к нему подошел повар и сказал, мол, Николай Николаевич, я такие щи сделал! Коля 20 секунд подумал и сказал – неси! На этом история с кефиром закончилась».
– И Озеров, и Ян Спарре весили примерно по 150 килограммов каждый, – рассказывал Владимир Перетурин. – И раз в год ложились в Институт питания где-то около Курского вокзала. Находились там около полумесяца, сбрасывали по 30 килограммов… А через полгода становились прежними толстяками!»
Знаменитый комментатор любил доставлять радость даже малознакомым людям. Он мог помочь уборщице устроить детей в ясли, периферийным артистам пробивал места в театральных общежитиях. Сам факт того, что он помогает людям, доставлял Озерову огромную радость. Этому помогала огромная популярность Николая Николаевича, с которой была сравнима разве что популярность Юрия Гагарина. Анна Дмитриева вспоминала: «Его часто просили провести на футбол и хоккей. Доставать контрамарки было не всегда удобно. Поэтому, пользуясь своей известностью, Николай Николаевич очень легко проводил людей на стадион. И меня научил, как это делать. Он подходил к контролеру и без всяких упрашиваний твердо говорил: «Со мной – десять человек!». Это был психологический прием, потому что у контролера оставалась только одна цель – строго пересчитав десятерых, не пропустить одиннадцатого. В свои маленькие блокнотики – те самые, в которых хранились подводки к репортажам и ценные мысли – Озеров записывал просьбы людей. Каждый день – новые. И тщательно их выполнял. С самого утра Николай Николаевич начинал звонить по разным инстанциям... Он создал компанию ОВВ, как сам называл «Общество взаимного вспоможения». Николай Николаевич мне звонил и говорил: «Аня, вот есть такой тренер, он вырастил того-то и того-то. Не забудь, это ОВВ». Это у нас такой пароль был, который означал, что нужно кого-то поддержать. Помню, я отвела свой первый 20-минутный репортаж о бадминтоне, который Озеров со всем своим величием мог бы попросту и не заметить. Но он специально приехал в студию, вместе со мной смотрел репортаж в записи. Это было очень приятно. Озеров был человеком, который понимал, что жизнь создана из важных моментов, которые необходимо внести в память. Он вообще любил играть в жизнь».
Каждая секунда его времени была расписана, поэтому во МХАТ он иногда влетал буквально на последней минуте до начала представления. Переодевался в костюм и выходил к зрителям... Владимир Перетурин рассказывал: «С Озеровым я познакомился именно в театре. Помню, как целых три раза ходил с родителями во МХАТ на «Синюю птицу». Эта волшебная сказка Метерлинка запомнилась мне на всю жизнь. В пьесе заложен глубокий смысл: не нужно искать необыкновенное где-то далеко. Герои сказки в поисках Синей птицы пережили множество приключений, но в конце оказалось, что эта птица – обычная серая птаха. Дядя Коля в пьесе мастерски лепил образ Хлеба, добродушного толстяка, только что вылезшего из квашни. Озеров очень любил этот спектакль, наверное, именно потому, что он учит взаимовыручке и дружбе. Да и сам характер дяди Коли, если честно, был похож на характер персонажа Хлеба. В «Синей птице» на Озерова надевалось множество одежд и разных аксессуаров. Когда он уходил со сцены, то кто-то из актеров хулиганил и бил Николая Николаевича ногой под зад. Довольно больно! В следующий раз Озеров привесил под свой балахон жестяной таз, и когда актер снова отвесил пинок, то раздался дикий грохот. Зрители хохотали».
Озеров первым взял интервью у первой советской олимпийской чемпионки юной дискоболки Нины Пономарёвой, для чего перемахнул несколько ограждений, повергнув в шок многих коллег и финских полицейских. И с необыкновенной теплотой и задушевностью он первым, чего ни до и после него никто не делал, рассказал про слезы советского министра спорта Николая Романова в момент установления Юрием Власовым в олимпийском Риме рекорда в тяжелой атлетике. Михаил Ульянов однажды сказал о Николае Озерове: «Как невозможно себе представить Великую Отечественную войну без голоса Левитана, так мы и не мыслим себе время 50 — 80-х годов без голоса Озерова, в котором звучали азарт, страсть, завораживающая любовь к спорту».
Озеров был неотъемлемой частью отечественного спорта, и обо всех самых громких победах люди узнавали, прежде всего - от него. За более чем тридцатилетнюю вахту у микрофона ему довелось вести репортажи со стадионов сорока девяти стран, с семи футбольных и двадцати пяти чемпионатов мира по хоккею, с четырнадцати летних и зимних Олимпийских игр, не считая бесчисленных внутренних соревнований. Тем не менее, решив прекратить работать комментатором, от торжественных проводов на пенсию Озеров отказался. Он просто собрал у себя дома друзей — Юрия Никулина, Рубена Симонова, Анатолия Папанова и Андрея Гончарова. Под дружескую беседу, шутки и анекдоты он отметил завершение своей карьеры. Сожалея, что не провел репортаж о финальном матче чемпионата мира по футболу с участием сборной СССР.
С 1991 года Озеров принял участие в возрождении расформированного «Спартака», и в 1992 году он сменил, несмотря на проблемы со здоровьем, на посту председателя общества «Спартак» олимпийского чемпиона Петра Болотникова. О личной жизни Николай Николаевич рассказывал неохотно. Известно, что впервые он женился, когда ему было хорошо за сорок. «В конце 1940-х я был влюблен в одну девушку, собирался жениться, — писал он в своей книге. — От одного ее взгляда сил на корте прибавлялось втрое. Но выяснилось, что мы хоть и долго, но плохо знаем друг друга. Перед каждым матчем я всегда ходил в театр. Если не занят был сам в постановке, смотрел какой-нибудь спектакль, только два акта, и шел домой. Думал о предстоящей игре, о своей завтрашней тактике, настраивался, успокаивался. Подруга стала ревновать меня, подозревая, что я хожу на свидания. Однажды за час до решающего матча открылась дверь, вошла она и зло сказала: «Все равно проиграешь». Весь матч я не мог отделаться от этой фразы — и проиграл. Слез моих никто не видел, но они были. Словом, «жизнь была кончена». Я вернул себе чемпионский титул, но только через четыре года, в 1951 году, пережив бессонные ночи, отчаяние, душевные страдания, неудачи…» После той истории Озеров мало доверял женщинам. Но в конце 1960-х в его жизни появилась Маргарита — редактор одного из столичных издательств и они поженились, а в 1970 году 47-летний Озеров стал отцом двойняшек Надежды и Николая. «Узнав о нашем рождении, папа позвонил своему другу, спортивному комментатору Науму Дымарскому, и сказал: «Иду, как всегда, с перебором, у нас двойня!» — рассказывал сын Озерова Николай. — В теннисе есть такой термин — перебор… Мы еще были грудничками, когда отец выписал на нас членские билеты спортивного общества «Спартак». Самое смешное, что в них были вклеены наши фотографии в пеленках».
Озеров приучал к спорту двойняшек с детства: четырехлетними привел на теннисный корт. Правда, ни сын, ни дочь спортивной карьеры так и не сделали: Надя перенесла в детстве сложную операцию, а Коля, к двадцати годам став мастером спорта, думал больше не о карьере, а о том, как выходить больного диабетом отца. Николай Озеров-младший рассказывал: «В начале 1990-х, когда отец был в Средней Азии, его ужалило в ногу какое-то насекомое. Рана долго не заживала... После одной из перевязок врач вынес приговор — ампутация, потому что начиналась гангрена». Ногу ампутировали по колено... Озеров больше не мог жить так, как привык, остался без работы и редко выходил из дома. Но на многие московские матчи, в том числе теннисные (Кубок Кремля), все-таки приезжал, увлеченно следил за игрой, сидя в инвалидной коляске и ревностно слушал комментаторов.
Среди творческих последователей и учеников Николая. Озерова были Анна Дмитриева, Александр Курашов, Евгений Майоров, Анатолий Малявин, Владимир Маслаченко и Владимир Перетурин.
Николай Озеров умер 2 июня 1997 года. Похоронен на Введенском кладбище столицы.
О Николае Озерове был снят документальный фильм "Такой хоккей нам не нужен!"
Имя Николая Озерова было записано в 2003 году в Зале российской теннисной Славы.